Дорожная Пыль
ДП
Прошло три дня, в течение которых Дорожная Пыль совместно с новыми знакомыми работал и занимался различными магическими практиками. Он уже достаточно освоился с членами семейства, их незатейливым бытом и обычаями поведения. День близился к вечеру, когда Дорожная Пыль накопал червей и собирался отправиться порыбачить на небольшой лодке Сэсэ. Он основательно подготовился: черви, прикормка, садок, хорошо оборудованная удочка. Он уже собирался оттолкнуться от берега, когда на берегу появилась Лю.
— Ты, что, на рыбалку собрался? Почему мне не сказал?
— Я не знал, что тебе нравится рыбалка. Залезай, если хочешь. Только у меня второй удочки нет.
— Это ничего, — весело сказала Лю, — у меня на чердаке есть своя удочка.
С этими словами она убежала, подпрыгивая на ходу. Через пять минут, вооружённая пыльной удочкой, в оттянутом свитере довольная Лю сидела на переднем сиденье лодки, подперев голову пухлыми ладошками.
«Всё-таки она действительно фея Любви, — думал Дорожная Пыль. – Как она любит весь мир, любит как-то непосредственно, чисто, не навязывая миру ничего». Его размышления прервал голос Лю: «Эй, куда ты гребёшь? Давай ближе к тому камню, там окунь хорошо клюёт». Он доверился её опыту, подплыл поближе к гранитному языку и заякорился. Они не спеша разобрали удочки, выставили поплавками глубину и насадили жирных червей. То ли погода была не та, то ли луна не в том месте, то ли ещё какой казус, но никаких существенных событий с поплавками не происходило; разве что, пока червяк опускался на дно, его с бешеным азартом атаковали уклейки.
— Вот интересно, Лю, мы тут сидим, рыбу ловим, и в случае успеха её ожидает смерть. Как это вяжется с любовью к миру? — с хитринкой начал разговор Дорожная Пыль.
— Причём тут любовь!? – удивленно откликнулась Лю, продолжая глядеть на поплавок. — Если мы поймаем окуней, мы их пожарим и съедим, тем самым продлив свою жизнь за счет чужой жизни.
— Скажи, а существует другой способ жизни, не использующий чужую жизнь?
— Нет. Жизнь и смерть неразделимы. Смерть не только источник энергии для жизни. Вспомни, как лосось идет на смерть ради новой жизни, как многие люди полностью посвящают свою жизнь детям и внукам. Фактически они тоже жертвуют своей жизнью. А ведь многие из них одарены и талантливы куда более тех, ради кого принесены их жертвы.
— Интересно, интересно! Значит, злодей, отнимающий жизнь других людей для процветания своей, нормальный объект жизни на земле?
— Нет, это не так. Для жизни необходима смерть, это правда. Но смерть оправдана лишь в той части, которая необходима для жизни, на худой конец — для развития. Любое существо, которое убивает не для сохранения своей жизни, истощает мир и обречено.
— Извини меня, но в моём мире мы все так живём. Мы все берём больше, чем нам надо, прямо или косвенно отбирая чужие жизни: одни просто убивают из спортивного интереса, другие – чтобы повысить свою самооценку. Скажем, можно ездить на небольшой машине, но возьмут самую огромную. Да, она больше ворует кислорода у всех, больше гадит. Ну, и что!? То же касается еды, жилья и прочего.
— Я знаю про ваш мир достаточно, — решительно отрубила Лю. — Поэтому вы на помойке и живёте. Знаешь, особенно ужасно, что вы не просто убиваете — вы чужую жизнь сделали своей собственностью. Вы говорите: «Это — мой участок и, значит, мои деревья. Это — моя собака». Это означает, что вы берёте жизнь, данную Господом; такую же жизнь, как ваша, и ни с того, ни с сего объявляете свое право распоряжаться ею. Это право следует из ваших отношений в обществе, а распространяется почему-то на других существ. Вы приобретаете лицензию на отстрел, как право на чужую жизнь и одновременно как индульгенцию своего греха. Почему бы вам не продавать в церкви лицензии на отстрел людей!? Заодно и грех сразу снимите. А!?
— Понимаешь, охота — это древний инстинкт человека. Многие без неё не могут, — смущенно оправдывался Дорожная Пыль.
— Так охота или убийство…?! Вы уж определитесь. И почему этот инстинкт хороший, а, скажем, инстинкт продолжения рода плохой? Почему вы против изнасилований? Очень древний инстинкт, как без него? Не вижу разницы. Знаешь, вы настолько влюблены в себя и настолько заигрались, что противопоставили себе всех существ на планете. Вас ненавидят все. Единственные ваши псевдосоюзники — тараканы, крысы и вороны. Замечательная компания!
Они некоторое время молчали, глядя на поплавки. Наконец, Дорожная Пыль не выдержал.
— Слушай, а что ты ещё про развитие говорила?
— Смерть во имя развития? Ну, это скорее божий промысел, чем наш. Здесь требуется нечеловеческая мудрость и колоссальная подготовка жизни. Возьми, например, гибель динозавров или более раннюю гибель царства земноводных. Жуткая глобальная смерть, из которой выросла новая жизнь. Вообще, все скачки развития обычно связаны с расчисткой нового поля смертью.
— Значит, во имя эволюции смерть допустима? Но ведь человек – вершина эволюции; стало быть, во имя его, человека, это допустимо?
— А почему ты считаешь себя вершиной эволюции!? Какой собственно у тебя критерий своего эволюционного превосходства? То, что ты можешь убить любое существо на Земле? Что-то ещё? А ведь ничего больше ты придумать не можешь! В космос летаешь? Так птицы раньше летать научились. В космос не летают? Так им не надо: еды там нет, понимаешь? Не нам решать, кто выше. Если по мне, так единственным уникальным эволюционным преимуществом человека является умение ковырять в носу, чтобы доставать козявки. А если по-вашему, так гадёныши – самые прогрессивные. Наша светимость осознания – их пища; не какая-нибудь брюква, а светимость о-соз-на-ния! — она подняла указательный палец вверх. — На чакре нашей верхней сидят и в ус не дуют. А ведь эта чакра – наша связь со вселенной. Они этот выход на себя переключили и у нас не спросили. Научили нас раздражаться, завидовать, злиться, биться в истерике; и всё, чтобы доить эту светимость, лишать нас будущего. Для нас задача эволюции – освободиться от них, а не моделировать их поведение на других.
Неожиданно поплавок Лю вылез из воды и лег на поверхность.
— Тише, — зашипела Лю, — у меня, вроде, лещ клюёт.
— Почему ты решила, что это лещ? – шепотом поинтересовался Дорожная Пыль.
— Сердцем чувствую.
Как назло, в этот момент у него так защекотало в носу, он не удержался и громко чихнул. Сразу же поклёвка прекратилась. Досаде Лю не было предела. Взглядом она была готова стереть Дорожную Пыль в порошок.
— Ну, не сердись. Я спас ему жизнь, хотя и съел бы его с удовольствием.
Взгляд Лю смягчился. Она не умела долго злиться.
— Вот видишь, у тебя нет к нему ненависти, хотя ты готов его съесть. У тебя, может быть, в душе даже любовь к нему. Естественное использование чужой жизни для поддержания своей не противоречит любви. Это, знаешь, как ногти подстричь: без ненависти и с любовью. Вообще, вы слишком морализируете простые факты жизни, особенно когда это касается людей.
— Что ты имеешь в виду?
— Представь: идёшь ты по саванне, и вдруг – лев. Он голоден, а ты очень аппетитный. Он за тобой, ты от него. Добежал до ближайшего дерева, залез на него, а внизу лев прыгает. Всё просто: он хочет поймать своего леща, а лещ не хочет этого. Никакой морали. Но ты же человек, поэтому, пока он прыгает, ты ему говоришь: «Слушай, что я тебе такого сделал!? Почему ты так ко мне относишься!? Разве я так к тебе отношусь!?» И так далее, бла-бла-бла. При этом, всё с чувством, с эмоциями, с собственной важностью.
— Понял, понял, — засмеялся Дорожная Пыль. — Считай, что за леща ты на мне отыгралась. Люди морализируют с избытком, это – правда. Но не всегда всё так просто, как поддержание жизни. Возьми, например, подлость, предательство. Помнишь, как предали первого адепта любви, твоего великого предшественника?
— Ты про Христа и Иуду, что ли?
— Да, про них.
— Неудачный пример.
— Это почему же? – удивился Дорожная Пыль.
— Предательство Иуды – это не просто банальное стукачество. Заметь, Иисус хорошо относился к Иуде, хотя знал о его поступке. Он не сдал его апостолам, и даже, когда Иуда прямо спросил его, не он ли предатель, Иисус не стал это публично подтверждать, а ушёл от ответа. Помнишь, он ему даже ноги мыл? Он его не осуждал, хотя быть прибитым гвоздями никому не хочется.
— Но ведь он за деньги так поступил. Что может быть более мерзким?
— Иуде деньги были не нужны. Не за деньги он это делал. Он был родом из состоятельной семьи, по профессии – налоговый инспектор, образованный человек. В компании у Христа он был по-нашему финансовым директором и вёл все денежные дела. Он искренне заботился о бедных людях и неоднократно заявлял Христу о необходимости более скромного образа жизни ради помощи обездоленным. Из-за этого, кстати, у него с Христом были стычки. В отличие от других апостолов, он не просто ходил за ним с открытым ртом, а реально работал на формирование новой церкви.
— Если он был такой хороший, зачем же он так предательски поступил?
— Понимаешь, усилиями Христа и его сподвижников только-только начала формироваться устойчивая группа приверженцев, а популярность учения и самого Иисуса росли день ото дня. Одновременно обострилось отношение официальной еврейской церкви к разного рода раскольникам и смутьянам. В это самое время идти открыто в Иерусалим с приверженцами было чистым самоубийством. Только начавшее формироваться дело всей жизни могло быть загублено из-за немотивированной прихоти лидера группы. Иуда решил, что, пожертвовав Христом, он сможет спасти дело, и полагал, что это меньшая жертва и единственный выход. Перед римлянами и фарисеями он вёл себя как предатель, поскольку иначе они б его не поняли, потому что в другом, истинном качестве он был бы для них даже более опасен. В сущности, он был первым деятелем новой церкви, первым священником, принесшим в жертву Бога Богу ради церкви Бога.
— Лю, если бы дело было так, как ты говоришь, он бы не повесился.
— Он повесился, потому что понял, что Христос был прав, и церковь Христова без жертвы Христа не могла бы состояться. Своим поступком он обеспечил необходимые события, поэтому Христос и не винил его. Но осознавать это человеку, подобному Иуде, было невыносимо. Поэтому он ушёл за Христом, завершив земную часть этих событий.
— Ну, не знаю. У нас «Иуда» — имя нарицательное, обозначающее вероломного предателя.
— Вам до нравственного уровня Иуды ещё расти и расти.
— То есть?
— Многие ли у вас после предательства заканчивают жизнь самоубийством? Многие ли испытывают такие нестерпимые муки? Как бы вы ни трактовали те события, необходимо признать: у Иуды была совесть, и человеком он был нравственным.
— Меня удивляет в тебе уверенность, с которой ты всё это рассказываешь. На чём она основана, Лю?
— Я была очевидцем этих событий в своих сновидениях, а они меня ещё не подводили.
— Прям Булгаков какой-то, ей богу! Не буду с тобой спорить: о несуществующем все утверждения одновременно истинны и ложны. Я буду говорить, что все черти зеленые, а ты – синие, и оба будем правы и неправы. Давай грести к берегу. Думаю, твой лещ не решится повторить свой эксперимент.